Волшебные сказки Афанасьева [Литрес] - Александр Николаевич Афанасьев

Отвечает Никанор-богатырь:

– Поеду и потружусь для тебя!

Пустился на рать-силу змеиную и побил её всю дочиста.

– Ну, – говорит царь, – теперь нам можно и свадьбу играть: никакой помехи не будет!

Взялись за свадьбу, а тут двенадцатиглавый змей пишет:

– Если не отдашь за меня своей дочери, то всю твою силу побью, тебя самого в полон возьму, а царство твоё головней выжгу!

Надобно опять выставлять армию.

– Если станет змей побивать, – думает царь, – в ту ж минуту отдам ему дочь добром, чтоб только царства не тронул.

Иван-царевич просится у поваров:

– Дяденьки, отпустите меня посмотреть.

– Ступай, да скорей назад приходи!

Вот приходит он на чистое поле, свистнул-гаркнул своим громким голосом:

– Друг Никанор, явись передо мной!

Никанор-богатырь является:

– Ну, брат Иван-царевич, вот когда служба-то нам пришла! Садись и ты на коня, и поедем: я впереди – на двенадцатиглавого змея, а ты позади – на всех его богатырей.

А у того змея было двенадцать подручных богатырей. Сел Иван-царевич на коня и вслед за Никанором-богатырем поехал на неприятеля; стали биться-рубиться, изводить силу змеиную.

На том бою ранили Ивана-царевича в руку; он повернул коня и прямо наехал на царскую карету. Царевна сняла с себя шаль, разорвала пополам и половинкой завязала ему руку. Иван-царевич опять ударил на змея и побил всё его войско; после приехал в своё место, лёг спать и заснул крепким богатырским сном. Во дворце свадьба готовится; хватились его повара́.

– Куда, – говорят, – делся наш молодой повар?

Побежали искать и нашли сонного; стали будить – никак не разбудят, стали толкать – никак не растолкают. Один повар взял колотушку:

– Сейчас пришибу его; пускай пропадает!

Ударил его раз, другой; Иван-царевич проснулся:

– Ах, братцы, я проспал!

И просит:

– Дяденьки, не сказывайте, что я так долго спал.

Те говорят:

– Пойдём, дурак, скорее, чтобы нас за тебя не ругали!

Привели его в поварскую и заставили кастрюли чистить. Иван-царевич засучил рукава и принялся за работу. Увидала царевна у него половину своей шали:

– Покажи-ка, Ванька! Где ты этот платок взял?

Тут он и признался.

– Не тот, – говорит, – названник – царевич, а я! – и рассказал ей всё, как было. Сейчас взяла царевна его за руку, повела к отцу:

– Вот мой нареченный жених, а не тот лакей!

Царь стал у него, спрашивать:

– Как у вас дело было?

– Так и так, говорит.

Царь перевенчал свою дочь за Ивана-царевича, а названника расказнил. И я там был, мёд-вино пил, по усам текло, во рту не было; подали белужины – остался не ужинавши.

Жил-был охотник, ходил-бродил в лесах целые дни. Раз как-то и заплутался, и пристигла его темная- темная ночь, да такая холодная, что зубом на зуб не попадешь! Утомился, прозяб бедняга и не придумает, где и как ему ночь провести. Вдруг усмотрел – недалеко в стороне огонек светится; пошел на огонь и видит – у зажженного костра чернец сидит. А то не чернец был, а был сам нечистый. «Позволь, отче, погреться!» – просит охотник. «Если хочешь погреться, – отвечает черт, – то отдай мне то, чего дома не знаешь». Охотник согласился, а того не ведает, что ему бог сына даровал. Заснул у костра, а наутро воротился домой.

Вот как подрос у него сын – этак лет десять сравнялось – и стал собою писаный красавец, то отец, глядя на него, не мог удержаться, чтоб не заплакать. «Батюшка! О чем плачешь?» – спрашивает сын. «Смотрю на тебя, что ты на беду зародился, и плачу». И рассказал ему, как у него с чертом было условлено. «Ну что ж? Ведь этого назад не воротишь! – сказал сын. – Пойду-ка я к нечистому».

Отец его благословил, и пошел он из дому. Шел-шел и очутился возле большого озера. Вдруг озеро разделилось на две стороны – промеж вод открылась сухая дорога. Мальчик отправился этой дорогою и пришел в самую глубь – к черту. А отец его с той самой поры, как отпустил сына, со великого горя зачал шибко, без просыпу пьянствовать; так с перепою и помер; поп его и хоронить не стал, а закопали его грешное тело на распутье. И попался этот опойца к тому же самому черту в работу; да еще было у черта двенадцать заклятых девушек – все на одно лицо, волос в волос, голос в голос; одна из них – такая мудрая, что мудрей самого нечистого! Черт заставляет мальчика выбирать невесту и женит его на мудрой де́вице, потом призывает его и приказывает: «Вот тебе первая служба: вставай завтра рано и гони моих кобылиц на луг, да смотри – ни одной не истеряй; не то голова долой!»

Добрый мо́лодец только выгнал кобылиц за ворота, как они, задрав хвосты, разбежались в разные стороны и с глаз пропали. Сидит он да плачет, а время уж к вечеру идет. «Ну, – думает, – загубил свою голову!» А тут вышла на зеленый луг его молодая жена. «Не тужи!» – говорит. – Я твоему горю пособлю». Крикнула громким голосом – и налетело видимо-невидимо оводов и слепней, словно туча нашла. Приказывает она: «Полетайте-ка в разные стороны да гоните сюда кобылиц!» Бросились слепни и оводы на тех кобылиц, так и обсыпали! Кусают да горячую кровь пьют; и вот так-то в короткое время всех их к пастуху собрали. Погнал пастух кобылиц домой, а слепни да оводы следом за ними летят, ни одной не дают от стада отбиться.

Задал нечистый доброму мо́лодцу иную задачу. «Есть, – говорит, – у меня на конюшне кобыла – тридцать лет как не езжена; завтра ж объезди ее». Рассказал мо́лодец про ту задачу своей жене, а она ему: «Знаю я – то будет не простая кобыла, а сама чертова жена!» И научила его, чтобы всякая сбруя конская – узда и подпруги – были острыми гвоздями утыканы, да велела взять с собой три железных прута. Мо́лодец послушался, подходит поутру к кобылице, а она словно лютый змей рвется – подступить не дает. Накинул на нее узду, закрепил подпруги, и вошли острые гвозди глубоко ей и в морду и в тело; сел на кобылицу, поскакал и давай ее по бокам угощать железными прутьями. Уж она носила-носила его и по мхам, и по болотам, и по крутым ярам, да пришлось смириться: такая кроткая стала, хоть ребенок поезжай!

Воротился мо́лодец домой, а черт приказывает ему третью задачу: «Прилетает